Новые германские предложения. Экономические последствия рурской оккупации сказывались не только в Германии. Снижение покупательной способности германского населения влекло за собой падение английского экспорта и рост безработицы в Англии.
Лондонское Сити рассчитывало, что оккупация Рура вызовет обесценение франка, отчего выиграет английский фунт.
Курс франка действительно быстро падал. Но падение курса франка наряду с экономическим развалом Германии совершенно дезорганизовало европейский рынок.
В Германии резко усиливались националистические и реваншистские настроения.
Во всех областях Германии, особенно в Баварии, формировались тайные и явные организации фашистского типа. Они выступали с лозунгами мобилизации сил для восстановления «великой германской армии», её перевооружения и подготовки к новой войне.
Рейхсвер приобретал в стране всё большее влияние. Вся левая печать Германии тревожно отмечала близость рейхсвера с фашистскими организациями.
Эта обстановка в Германии вызывала тревогу во Франции. Вопрос о гарантиях безопасности не сходил со страниц французской печати.
Пуанкаре использовал это положение для оправдания своей рурской политики.
Выступая в Дюнкерке 15 апреля 1923 г., он вновь доказывал не только экономическую, но и политическую необходимость оккупации Рура.
По словам Пуанкаре, после четырёх вторжений в течение одного века Франция имеет право обеспечить свою безопасность.
Она должна «защищать свои границы от новых нарушений и воспрепятствовать тому, чтобы нация, империализм которой, невидимому, неизлечим, лицемерно начинала в тени подготовку вторжения».
На другой день, 16 апреля, в таком же духе выступил и председатель бельгийского Совета министров Тёнис.
Он заявил, что занятие Рура должно парализовать захватнические намерения Германии.
«Оккупация — это средство, а не цель, — говорил премьер. — Мы хотим, чтобы Германия, признав, что она проиграла опасную ставку на финансовое валютное банкротство… решилась, наконец, на возмещения и сделала нам предложения».
Напряжённая обстановка в Европе и давление общественного мнения заставили, наконец, и английскую дипломатию приподнять забрало.
21 апреля 1923 г. лорд Керзон выступил в Палате лордов с речью, в которой советовал Германии представить через английского посла д’Абернона новые предложения по репарационному вопросу.
«Я могу лишь повторить свой совет, — говорил Керзон, — который однажды я уже давал германскому правительству. Пусть оно само выступит с предложением, которое показало бы Антанте, что Германия по мере возможности готова выполнять свои обязательства.
Я знаю, что французское и бельгийское правительства готовы, если такое предложение будет сделано этим двум сторонам или Антанте в целом, приступить к переговорам для серьёзного обсуждения вопроса.
Германии, по-моему, остаётся лишь сделать первый шаг, чтобы за этим последовало и разрешение рурского конфликта».
На предложение Керзона Штреземан ответил в публичной речи в Берлине 22 апреля 1923 г.
Он заявил, что с известными оговорками и поправками «выводы Керзона о репарационной проблеме могут послужить основой для дальнейшего международного обсуждения.
Однако, — продолжал Штреземан, — мы должны высказать со своей стороны некоторые замечания лорду Керзону. Английский министр затрагивает лишь репарационный вопрос. Если мы не ошибаемся, Керзон желал бы, чтобы Лига наций оказывала влияние на управление Рейнской областью.
По вопросу о репарациях с Германией договориться можно. Наши жизнь и смерть не зависят от того, уплатим ли мы одним миллиардом больше или меньше.
Но Рейн и Рур — это для нас вопросы жизни и смерти… Если Керзон хочет быть честным посредником между Германией и Францией, то пусть он исходит из этой предпосылки — суверенитета Германии над Рейнской областью».
Но французское правительство не желало английского посредничества.
26 апреля Пуанкаре заявил, что никакое германское предложение не будет рассматриваться, если оно не адресовано самой Франции.
В конце концов в расчёте на поддержку Англии германское правительство 2 мая 1923 г. передало Бельгии, Франции, Англии, Италии, США и Японии ноту с предложениями по вопросу о репарациях.
Отмечая, что «экономическое оздоровление Европы и мирное сотрудничество могут быть разрешены лишь путём взаимного соглашения», германская нота предупреждала, что пассивное сопротивление Германии будет продолжаться до тех пор, пока не будут эвакуированы оккупированные области.
Германское правительство соглашалось установить общую сумму обязательств Германии в 30 миллиардов марок золотом, причём вся эта сумма должна быть покрыта при помощи иностранных займов.
Всю репарационную проблему германская нота предлагала передать на решение международной комиссии.
При этом нота ссылалась на речь американского статс-секретаря Юза, произнесённую в Американской исторической ассоциации в декабре 1922 г.
Для разрешения репарационной проблемы Юз предлагал обратиться к экспертам — «лицам, пользующимся высоким авторитетом в финансовых сферах своей страны, людям такого личного авторитета, опыта и честности, чтобы их решение о размере тех сумм, которые должны быть уплачены, и о финансовом плане выполнения платежей было признано во всём мире как единственно правильное разрешение вопроса».
Вместе с тем германское правительство просило передать на третейское разбирательство все те спорные вопросы, которые не могут быть урегулированы дипломатическим путём.
Германская нота вызвала новую дипломатическую схватку.
Ответная нота французского и бельгийского правительств от 6 мая 1923 г. была составлена в резко полемическом тоне.
Решительно возражая против того, что оккупация Рура представляет собой нарушение Версальского договора, нота предупреждала, что «переговоры немыслимы до прекращения пассивного сопротивления».
Отклоняя германские предложения, касающиеся создания международной комиссии, французское и бельгийское правительства заявляли, что не намерены что-либо изменять в своих прежних решениях.
Они не могут не отметить, что «германская нота производит с начала до конца впечатление лишь слегка завуалированного, но систематического восстания против Версальского договора».
Принятие германских предложений «неизбежно повело бы к полной и окончательной ликвидации этого договора и к необходимости составления другого, а также к моральному, экономическому, политическому и военному реваншу Германии».
Ответ английского правительства на германскую ноту был сформулирован более сдержанно.
В английской ноте от 13 мая 1923 г. сквозило явное намерение показать, что английская дипломатия не оказывала влияния на позицию Германии и на её предложения от 2 мая 1923 г.
Керзон отмечал в своей ноте, что германские предложения явились для него «большим разочарованием».
По форме и по существу они далеки от того, что английское правительство могло ожидать, заявлял Керзон, в ответ на «советы, с которыми я во многих случаях позволял себе обращаться к германскому правительству».
Керзон предлагал Германии «представить более серьёзные и ясные доказательства своей готовности платить, чем это было до сих пор».
Итальянское правительство ответило немцам весьма уклончивой нотой от 13 мая 1923 г.
В ней было подчёркнуто, что при распределении репарационных платежей Италия была поставлена в невыгодное положение.
Нота также рекомендовала Германии выступить с новым предложением, которое «могло бы быть принято как итальянским, так и другими союзными правительствами».
Позже других ответила Япония.
В короткой ноте от 15 мая она сообщала, что «для японского правительства данный вопрос не имеет такого большого и жизненного значения, как для других союзников».
Всё же Япония предлагала германскому правительству принять меры для «скорого миролюбивого разрешения всей репарационной проблемы в целом».
Приём, оказанный германской ноте от 2 мая, заставил правительство Куно пересмотреть свои предложения.
Через 3 недели, 7.июня 1923 г., Куно отправил правительствам Антанты новый меморандум.
В нём германское правительство предлагало определить платёжеспособность Германии на «беспристрастной международной конференции».
В качестве гарантии уплаты репараций Куно предлагал облигационные обязательства на сумму 20 миллиардов золотых марок, обеспеченные государственными железными дорогами и другим имуществом.
Но Пуанкаре и на этот раз не спешил с ответом. Предварительным условием для переговоров с Германией он ставил по-прежнему прекращение пассивного сопротивления.
В мае 1923 г. в Англии произошла смена кабинета.
Отставка Бонар Лоу и назначение премьер-министром Болдуина не означали радикального изменения общего направления английской политики и курса её дипломатии.
Но новый премьер, бывший канцлер казначейства, опиравшийся на влиятельные торгово-промышленные круги Англии, принадлежал к тем политикам, которые настойчиво добивались ликвидации рурского конфликта.
К этому его побуждали не только интересы этих кругов, но и страх английской буржуазии перед опасностью революционного кризиса в Германии.
Выступая 12 июля 1923 г. в Палате общин по вопросу о рурских осложнениях, Болдуин подчеркнул, что «для Англии как деловой нации ясно, что если от Германии потребовать чрезмерных платежей, то от этого больше всего пострадают сама Англия и её союзники».
«Германия, — говорил премьер, — быстро приближается к финансовому хаосу; за ним может последовать промышленный и социальный крах».
Английская буржуазная печать настойчиво доказывала, что нерешённая проблема репараций является «препятствием восстановлению экономического равновесия Европы, а следовательно, и Англии».
Занятие Рура ускоряет катастрофу; предотвратить её можно только быстрейшей ликвидацией рурского конфликта, — этот общий вывод деловых и правительственных кругов Англии определил и направление деятельности английской дипломатии.
20 июля 1923 г. английский кабинет препроводил французскому правительству ноту.
В ней лорд Керзон выражал готовность Англии присоединиться к другим союзникам для оказания давления на германское правительство, чтобы заставить его отказаться от пассивного сопротивления в Руре.
Однако условием этого коллективного воздействия Керзон ставил новую серьёзную попытку выяснения платёжеспособности Германии и установления комитетом беспристрастных экспертов более реальной суммы репараций.
Ответ французского и бельгийского правительств на британскую ноту последовал 30 июля 1923 г.
Французская нота отвергала предположения британского правительства о разрушительных результатах оккупации Рура: разорение Германии — дело рук самой Германии и её правительства, а не следствие занятия Рура.
Пассивное сопротивление немцев должно прекратиться без всяких условий. Новое определение платёжеспособности Германии и общей суммы репараций и бесполезно и опасно.
«В 1871 г., — заключала свои возражения французская нота, — никто на свете не интересовался, считает ли Франция Франкфуртский договор справедливым и осуществимым. Никто не воспрепятствовал тогда Германии занять значительную часть французской территории до полной уплаты возмещения в пять миллиардов, которых потребовала страна-победительница, не подвергавшаяся вторжению, не испытавшая никаких разрушений от войны и, однако, отнявшая у побеждённых две провинции».
Англо-французские противоречия в рурском вопросе всё обострялись.
Мировая печать уже заговаривала о серьёзных трещинах в версальской системе и даже о распаде Антанты.
Вопрос об англо-французских разногласиях подвергся обсуждению в обеих английских палатах.
Давая на заседании Палаты общин 2 августа 1923 г. обзор дипломатической переписки по Репарационному вопросу, Болдуин подчеркнул, что добивается ликвидации рурского конфликта как горячий друг Франции.
«Так как я хочу, чтобы эта дружба продолжалась, — заявил премьер, — я желаю скорейшего конца смуты, которая в настоящее время причиняет страдания Европе».
Парламентская оппозиция во главе с Ллойд Джорджем не замедлила упрекнуть правительство в нелояльности по отношению к Франции; ведь английское правительство сначала поощряло, а теперь осуждает рурскую авантюру. Это непоследовательно и нелогично.
«Что это за хаос? — вопрошал Ллойд Джордж 6 августа 1923 г. в статье «По примеру Наполеона». — Франция и Германия, и та и другая, стремятся к соглашению в Руре.
Но обе слишком горды, чтобы в этом сознаться. Поэтому борьба продолжается и будет продолжаться во вред обеим сторонам. Англия посылает ворчливые ноты по очереди то Франции, то Германии…
Германия должна представить свои расчёты под пулемётами и приводить свои доводы перед дулом французских пушек… Весь мир сошёл с ума».
В новой пространной ноте Англии от 20 августа 1923 г. Пуанкаре перечислял систематические нарушения Германией версальских обязательств.
«Репарационная комиссия, — гласила нота, — посвятила двадцать три заседания добросовестному выслушиванию тридцати двух экспертов, назначенных Германией.
Лишь после этой долгой работы, 27 апреля 1921 г., она определила репарационный долг Германии.
К 1 мая 1921 г. он исчислялся в размере 132 миллиардов золотых марок». Ссылаясь на развал своих финансов и на падение валюты, Германия упорно уклонялась от уплаты репараций.
В то же время она «вновь соорудила огромный торговый флот, в настоящий момент конкурирующий в водах Америки с флотом Англии и с нашим флотом; она прорыла каналы, развила телефонную сеть; короче говоря, она предприняла всевозможные работы, которые Франция ныне должна откладывать».
По подсчётам экономиста Маультона, Германия внесла к началу 1923 г. всего 25 — 26 миллиардов золотых марок.
Из них 16 млрд. составляла стоимость германской собственности за границей и только 9,5 млрд. были изъяты из национального богатства страны.
В эту сумму входили и натуральные поставки стоимостью 1,6 млрд. марок. Наличными деньгами Германия внесла только 1,8 млрд.
Умышленное расстройство бюджета, изъятие крупной промышленности из налогового обложения, злостное уклонение от платежей — всё это характеризовало нарушения со стороны Германии репарационных обязательств.
Вместе с тем, как отметил и Ллойд Джордж в своей книге «Мир ли это?», Германия сознательно стремилась нанести материальный ущерб союзникам и, в частности, воспрепятствовать восстановлению французской и бельгийской промышленности после войны.
Лавируя, маскируясь и обманывая общественное мнение Европы, Германия накапливала силы, чтобы вновь стать угрозой миру.