Специфические черты последовательно проводимой фашистской дипломатией политики лжи и шантажа
После всего, сказанного выше, нет нужды доказывать, что метод применения комбинированных приёмов маскировки и угроз шире всего был использован в последние годы фашистской дипломатией в борьбе против Англии, Франции, Советского Союза.
Маскировка стремлением «спасти Европу» от большевиков сочеталась с угрозой «войны на Западе, если помешают вести войну на Востоке».
Ремилитаризация Рейнской области, внезапная односторонняя отмена важнейших пунктов Версальского договора, авантюра с посылкой войск и самолётов в Испанию на помощь Франко — всё это проводилось неизменно с помощью угрозы войной, хотя в 1935 — 1936 гг. Гитлер вовсе ещё не был готов воевать по-настоящему.
Когда же наступил роковой 1938 год и на растерзание гитлеровцам была брошена Чехословакия, то успех угрозы войной оказался настолько полным, что с этой поры все дипломатические маскировки были отброшены фашистской Германией за явной их ненадобностью.
Чрезвычайно ярким примером самого откровенного запугивания противника является поведение Гитлера, Геринга, Риббентропа в сентябре 1938 г., когда ставился вопрос об отторжении от Чехословакии Судетской области.
Эта большая и богатая территория с населением в 2 750 тысяч человек и с громадной системой укреплений — так называемой чешской линией Мажино — прикрывала Чехословакию от вторжения с севера.
Уже из двух первых поспешных полётов английского премьера Чемберлена на поклон к Гитлеру — 15 — 16 сентября в Берхтесгаден и 22 сентября в Годесберг — гитлеровская клика убедилась, что англичане и французы на защиту Чехословакии не выступят и что затеваемый немцами территориальный грабёж пройдёт поэтому без помех.
Во время своей первой поездки (15 — 16 сентября) Чемберлен после слабых попыток отстоять Чехословакию согласился с требованием Гитлера, чтобы население Су-детской области, якобы тяготеющее к немцам, было без плебисцита присоединено к Германии; после этого, когда в область будут введены германские войска, можно устроить и плебисцит.
Чемберлен согласился и вылетел в Лондон, обещав, что он постарается убедить также и своих коллег по кабинету и французское правительство.
Видя, как их боятся, гитлеровские дипломаты решили, что можно продолжать.
Начинается поистине бешеная кампания фашистской прессы. Подготовив свой визит таким путём, «фельдмаршал» Геринг является к английскому послу Гекдерсону со следующей декларацией: «Если же Англия начнёт войну против Германии, то трудно представить исход войны.
Одно только ясно, что до конца войны не много чехов останется в живых и мало что уцелеет от Лондона».
Затем Геринг привёл Гендерсону «аккуратнейшие детали» о числе зенитных орудий в Англии и об общей неподготовленности Англии к войне.
Он также упомянул, пишет Гендерсон — и это, несомненно, было верно в тот момент, — что «германские воздушные силы численно превосходят соединённые воздушные силы Британии, Франции, Бельгии, Чехословакии». Гендерсон был близок к панике, а его принципал Чемберлен поспешил снова сесть в самолёт и полетел к Гитлеру.
На сей раз свидание произошло в Годесберге-на-Рейне 22 сентября.
Чемберлен с радостным лицом сообщил Гитлеру, что всё улажено, все согласны, всё, чего фюрер требовал, сделано.
Гитлер чуть-чуть помолчал и заявил: «Очень сожалею, но теперь это нас не устраивает».
По показанию Гендерсона, Чемберлен обнаружил при этом «удивление и негодование».
По-видимому, покойный английский премьер не был ещё подготовлен к столь откровенному проявлению бессовестности и издевательства со стороны своего партнёра.
Гитлер уже твёрдо знал, что ему нечего бояться.
На вопрос, чего же он хочет, фюрер отвечал: ему желательно, чтобы его друзья венгры и поляки тоже получили частицу чешской территории.
Кроме того, он настаивал на немедленном введении германских войск в спорную область.
Чемберлен, очень раздражённый и встревоженный, улетел обратно в Лондон.
Там он демонстративно распорядился о приведении в боевую готовность флота; французское правительство, ещё меньше желавшее воевать, чем английский премьер, призвало полмиллиона резервистов.
Всё это никакого впечатления в Германии не произвело.
Тогда 26 сентября Чемберлен написал Гитлеру убедительнейшее и ласковое письмо, доказывая, как нехорошо воевать, когда ему ведь и без войны всё дают.
Сэр Горас Вильсон, специально посланный от Чемберлена с этим письмом, прибыл к Гитлеру.
Но тут возникла новая помеха: «лишь с трудом можно было уговорить г. Гитлера выслушать письмо Чемберлена».
Дело в том, что сэр Горас Вильсон и сопровождавшие его Гендерсон и переводчик британского посольства Киркпатрик видели, что Гитлер, чего доброго, не пожелает сам прочесть письмо.
Тогда они упросили Гитлера хоть послушать чтение вслух.
Но в середине чтения фюрер вдруг воскликнул: «Нет никакого смысла вести дальнейшие переговоры», и вышел из комнаты.
Всех этих неслыханных по наглости выходок показалось мало.
На другой день после церемонии чтения письма сэр Горас Вильсон, посланец Чемберлена, снова явился к Гитлеру.
Тут уже фюрер распоясался окончательно.
Он стал дико вопить и несколько раз провизжал: «Я разгромлю чехов».
Переводчик Шмидт перевёл эту немецкую фразу (Ich werde die Tschechen zerschlagen!) английской фразой, и глагол smash (раздавить, разгромить) произнёс тоже с особым ударением: «smash-sh-sh!»
Кстати, не один Гендерсон, но и многие другие дипломаты уловили эту странную манеру: гитлеровские переводчики не говорили ровным голосом, а принимались как-то неестественно визжать, рычать и голосить всякий раз, когда доходили в своём переводе до тех мест, где только что на немецком языке визжал и голосил сам фюрер.
Очевидно, это велено было проделывать для пущего впечатления.
Гитлер заявил, что если Англии и Франции угодно воевать, то он, Гитлер, готов.
«Сегодня вторник, в будущий понедельник мы будем в войне с вами».
С тем сэр Горас Вильсон и вернулся в Лондон.
Конец известен. Пришлось Чемберлену в третий раз (29 сентября) лететь в Германию, в Мюнхен.
На сей раз в визите приняли участие и Даладье и Муссолини. 30 сентября 1938 г., на заседании «четырёх премьеров», Чехословакия была расчленена.
Гитлер захватил гораздо больше, чем первоначально предполагал.
Его оробевшие контрагенты — как английский, так и французский — ограничились смехотворной фразой, что, мол, отныне Гитлер будет уважать целостность Чехословакии.
Не прошло, как известно, и полугода, как Чехословакия была полностью занята гитлеровскими войсками без боя.
Метод запугивания привёл в данном случае к полному успеху. Зная твёрдо, что Чемберлен и Даладье не посмеют пойти на военное соглашение с СССР, гитлеровская клика могла разговаривать с обоими премьерами так, как хотела.
И всё же, если бы контрагенты Гитлера не так уж откровенно и беспомощно выражали свою растерянность, быть может, он и пошёл бы на некоторые уступки.
«Дело идёт на лад. Только держитесь твёрдо!» — шепнул на ухо Гендерсону один его немецкий знакомый из окружения Гитлера, очевидно, тогда ещё боявшийся войны.
Но до смены британского правительства «твёрдо» разговаривать с Гитлером среди английских дипломатов не было принято.
Много воды и крови утекло, пока, наконец, грубый дипломатический шантаж перестал удаваться гитлеровской клике, которой он так долго и безотказно служил.
Гитлеровская пресса с величайшим самодовольством отмечала, что Даладье, вернувшегося в конце сентября 1938 г. из Мюнхена, встречают во Франции овациями, восторгаясь тем, что он избавил свою страну от страшной опасности.
Действительно, дело дошло до таких неумеренных восторгов, что в честь Даладье решено было выбить медаль!
И это делалось после постыдной, трусливой и вероломной выдачи Гитлеру несчастной Чехословакии, понадеявшейся на франко-чехословацкий пакт.
Мудрено ли, что фашистские угрозы приобрели в 1938 — 1939 гг. совсем уж откровенный и наглый характер? Действовала «ось» фашистских держав.
Муссолини определённо заявлял: «За свою безопасность Франция должна нам платить!».
Плата требовалась немалая: Корсика, Ницца, Савойя, Тунис. В ответ со стороны Даладье следовали то как будто твёрдые заявления о неприкосновенности французских владений, то усиленные напоминания, что «двум латинским сестрам» ссориться не подобает.
А пресса Лаваля услужливо добавляла, что в конце концов насчёт Туниса можно бы и сговориться…
Метод угрозы восторжествовал в фашистской дипломатической практике окончательно, и торжество его было безраздельным.
Только ещё один раз понадобился фашизму приём маскировки.
Миролюбивые авансы и декларации, и договоры с СССР в 1939г. оказались не более как дымовой завесой для подготовки разбойничьего удара 22 июня 1941 г.
Угрозы «довершить разрушение Лондона» комбинировались с таинственной командировкой Рудольфа Гесса под видом бегства на «Мессершмитте» и с многократными «доверительными» предложениями английскому правительству «локализовать войну на Востоке, прекратив зато войну на Западе».
Представленный здесь обзор наиболее характерных приёмов дипломатии капиталистического мира, конечно, неполон.
Однако даже и этот сжатый анализ даёт возможность сделать один вывод, который напрашивается сам собой.
Оказывается, что фашистская дипломатия, следуя по стопам своих предшественников, внесла и нечто новое.
Новая черта заключалась в необычайной грубости, вызывающей наглости, в неприкрытом применении средств прямого насилия.
При этом характерно, что в относительно короткой дипломатической истории фашизма можно явственно различить два периода — до 1938 г. и после 1938 г.
В первый период к маскировкам, к «диссимуляции» своих захватнических целей, к «симуляции» якобы возвышенных своих стремлений фашисты прибегают гораздо чаще и охотнее, чем во второй период.
Объясняется это тем, что после 1938 г. фашизм в Германии, равно как и в Италии с Японией, уже не считал: для себя чего-либо невозможным и полагал излишним стесняться, церемониться и притворяться. Зачем, например, ломать себе голову, выдумывая несуществующие претензии к Советскому Союзу, когда можно просто ворваться в его пределы, не объявляя войны, и в первый же день особым приказом провозгласить всю собственность Советского Союза достоянием Германии?
Враг Советского Союза, начавший 22 июня 1941 г. разбойничье его опустошение, в пору зимних своих поражений 1941 — 1942 гг., почувствовав необходимость хотя бы задним числом выдумать «причину» войны, не нашёл ничего умнее, как сообщить германскому народу, что Советский Союз «замышлял» завоевать Германию.
При всей привычке к самой бесстыдной лжи даже Геббельс ограничился в данном случае лишь перепечаткой речи слишком уже завравшегося фюрера и воздержался от всяких комментариев.